Роман Фёдора Достоевского «Братья Карамазовы». Часть 2. Отношения

Продолжаю делиться тем, что подчеркнул в «Братьях Карамазовых» (см. первую часть).

Во второй части — разное про любовь и отношения между мужчиной и женщиной:

Фёдор Павлович мигом завёл в доме целый гарем и самое забубенное пьянство, а в антрактах ездил чуть не по всей губернии и слезно жаловался всем и каждому на покинувшую его Аделаиду Ивановну, причём сообщал такие подробности, которые слишком бы стыдно было сообщать супругу о своей брачной жизни.

Фёдор Павлович с супругой не церемонился и, пользуясь тем, что она, так сказать, пред ним «виновата» и что он её почти «с петли снял», пользуясь, кроме того, её феноменальным смирением и безответностью, даже попрал ногами самые обыкновенные брачные приличия.

— Раз пикник всем городом был, поехали на семи тройках; в темноте, зимой, в санях, стал я жать одну соседскую девичью ручку и принудил к поцелуям эту девочку, дочку чиновника, бедную, милую, кроткую, безответную. Позволила, многое позволила в темноте.

— Буду мужем её, в супруги удостоюсь, а коль придёт любовник, выйду в другую комнату.

— По моему правилу, во всякой женщине можно найти чрезвычайно, чёрт возьми, интересное, чего ни у которой другой не найдёшь, — только надобно уметь находить, вот где штука! Это талант.

Но в этих глазах, равно как и в очертании прелестных губ, было нечто такое, во что, конечно, можно было брату его влюбиться ужасно, но что, может быть, нельзя было долго любить.

— Ты будешь с нею счастлив, но, может быть... неспокойно счастлив.

— Нет, он не хочет верить, что я ему самый верный друг, не захотел узнать меня, он смотрит на меня только как на женщину.

Этот старик, большой делец (теперь давно покойник), был тоже характера замечательного, главное скуп и твёрд, как кремень, и хоть Грушенька поразила его, так что он и жить без неё не мог (в последние два года, например, это так и было), но капиталу большого, значительного, он всё-таки ей не отделил, и даже если б она пригрозила ему совсем его бросить, то и тогда бы остался неумолим.

— Пустишь меня, Алёша, на колени к себе посидеть, вот так! — И вдруг она мигом привскочила и прыгнула смеясь ему на колени, как ласкающаяся кошечка, нежно правою рукой охватив ему шею.

— Я, знаешь, Алёша, всё думала, что ты на меня сердишься за третьеводнишнее.

Но это значило только, что в любви его к этой женщине заключалось нечто гораздо высшее, чем он сам предполагал, а не одна лишь страстность, не один лишь «изгиб тела», о котором он толковал Алёше.

Этот Дарданелов, человек холостой и нестарый, был страстно и уже многолетне влюблён в госпожу Красоткину и уже раз, назад тому с год, почтительнейше и замирая от страха и деликатности, рискнул было предложить ей свою руку; но она наотрез отказала, считая согласие изменой своему мальчику, хотя Дарданелов, по некоторым таинственным признакам, даже, может быть, имел бы некоторое право мечтать, что он не совсем противен прелестной, но уже слишком целомудренной и нежной вдовице. Сумасшедшая шалость Коли, кажется, пробила лёд, и Дарданелову за его заступничество сделан был намёк о надежде, правда отдалённый, но и сам Дарданелов был феноменом чистоты и деликатности, а потому с него и того было покамест довольно для полноты его счастия.

Намёк о надежде!

— Ну, а ваш друг Ракитин приходит всегда в таких сапогах и протянет их по ковру... одним словом, он начал мне даже что-то намекать, а вдруг один раз, уходя, пожал мне ужасно крепко руку. Только что он мне пожал руку, как вдруг у меня разболелась нога.

Но строгая девушка не отдала себя в жертву всю, несмотря на весь карамазовский безудерж желаний своего влюблённого и на всё обаяние его на неё.

Бить он её никогда не бивал, разве всего только один раз, да и то слегка.

Были только слухи, что семнадцатилетней ещё девочкой была она кем-то обманута, каким-то будто бы офицером, и затем тотчас же им брошена.

Одна-де такая дама из «скучающих вдовиц», молодящаяся, хотя уже имеющая взрослую дочь, до того им прельстилась, что всего только за два часа до преступления предлагала ему три тысячи рублей с тем, чтоб он тотчас же бежал с нею на золотые прииски. Но злодей предпочел-де лучше убить отца и ограбить его именно на три же тысячи, рассчитывая сделать это безнаказанно, чем тащиться в Сибирь с сорокалетними прелестями своей скучающей дамы.

— Она мне рассказывала. Она очень была сегодня тобою огорчена.
— Знаю. Чёрт меня дери за характер. Приревновал! Отпуская раскаялся, целовал её. Прощенья не попросил.
— Почему не попросил? — воскликнул Алёша.
Митя вдруг почти весело рассмеялся.
— Боже тебя сохрани, милого мальчика, когда-нибудь у любимой женщины за вину свою прощения просить! [...] Последние поскребки выскребет и всё тебе на голову сложит — такая, я тебе скажу, живодёрность в них сидит, во всех до единой, в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно! Видишь, голубчик, я откровенно и просто скажу: всякий порядочный человек должен быть под башмаком хоть у какой-нибудь женщины.

См. также Секрет отношений между мужчиной и женщиной.

Немного из разговора Алёши с Лиз:

Алёша присел к столу и стал рассказывать, но с первых же слов он совершенно перестал конфузиться и увлёк, в свою очередь, Лиз.

— Подойдите сюда, Алексей Фёдорович, — продолжала Лиз, краснея всё более и более, — дайте вашу руку, вот так.

— Ну, Алёша, мы ещё подождём с поцелуями, потому что мы этого ещё оба не умеем, а ждать нам ещё очень долго, — заключила она вдруг.

— Выйдя в свет, надо жениться, это-то я знаю. Так и он мне велел. Кого ж я лучше вас возьму… и кто меня, кроме вас, возьмёт? Я уж это обдумывал. Во-первых, вы меня с детства знаете, а во-вторых, в вас очень много способностей, каких во мне совсем нет. У вас душа веселее, чем у меня; вы, главное, невиннее меня, а уж я до многого, до многого прикоснулся... Ах, вы не знаете, ведь и я Карамазов! Что в том, что вы смеетесь и шутите, и надо мной тоже; напротив, смейтесь, я так этому рад…

— Ещё того хуже! И хуже и лучше всего. Алёша, я вас ужасно люблю.

— Алёша, — залепетала она опять, — посмотрите у дверей, не подслушивает ли мамаша?
— Хорошо, Лиз, я посмотрю, только не лучше ли не смотреть, а? Зачем подозревать в такой низости вашу мать?

— Алёша, милый, не будем ссориться с самого первого раза, — я вам лучше всю правду скажу: это, конечно, очень дурно подслушивать, и, уж конечно, я не права, а вы правы, но только я всё-таки буду подслушивать.

— Алёша, а будете ли вы мне подчиняться? Это тоже надо заранее решить.
— С большою охотой, Лиз, и непременно, только не в самом главном. В самом главном, если вы будете со мной несогласны, то я всё-таки сделаю, как мне долг велит.

Хорошая фраза, про долг.